Глава 7. Любовные чары

Когда человек прибегает к любовной магии, есть вероятность, что мотивы его не вполне благородны и чисты. Но, так или иначе, любовная магия существует уже тысячи лет и едва ли исчезнет в обозримом будущем. В Древней Греции к ней обращались с различными целями: чтобы привязать к себе или наказать неверного возлюбленного, чтобы разорвать любовные отношения между другими людьми и отнять чужого партнера, чтобы сделать себя неотразимо привлекательным для представителей другого (или своего же) пола… Так, в следующем тексте пожилой мужчина просит Гекату Куротрофу сделать так, чтобы на него обратила внимание некая молодая женщина:

Внемли моей мольбе, о Куротрофа! Сделай так, чтобы эта женщина отвергала любовь и ложе юношей и находила отраду лишь в убеленных сединами старцах, в тех, чья сила ослабла, но желание по-прежнему горячо[1].

Фараоун, автор книги «Древнегреческая любовная магия» (1999) предполагает, что подземные божества, такие как Гермес и Геката с ее свитой из демонов и призраков, стали играть господствующую роль в любовной магии приблизительно в I веке до н.э. Прежде в любовных заклинаниях фигурировали в основном Афродита и божества из ее свиты, а также Луна-Селена и Солнце-Гелиос. По поводу установившейся позднее связи Гекаты с любовной магией такого рода Фараоун отмечает:

Именно эта, последняя ее ипостась, связанная с ночными кладбищенскими обрядами, сохраняется в позднеантичный период и представляет собой условную историческую основу той популярной карикатуры, которую мы встречаем в римской поэзии: уродливые ведьмы, которые выкапывают трупы из земли голыми руками и распевают зловещие варварские заклинания[2].

Однако здесь упущено из виду то обстоятельство, что самая обширная группа заклинаний из «Греческих магических папирусов», в которых упоминается Геката, относится к категории любовной магии. Несмотря на то, что «Греческие магические папирусы» относятся к несколько более позднему периоду (со II по V вв. н.э.), Геката в них предстает не как кладбищенская ведьма, а как трехликая богиня или богиня с головой животного, нередко отождествляемая с другими божествами, такими как Селена, Артемида и Персефона.

Изучая содержание заклинаний, мы находим в них несколько устойчивых тем, связанных с обрядами Гекаты. Так, в одном любовном заговоре (для пробуждения влечения к оператору) используется помощь духов людей, погибших насильственной смертью, которые призываются при помощи кладбищенской земли; в другом надлежит воскурять благовоние в глиняном кадиле; в третьем применяется целый ряд магических приемов и орудий, включая магическое кольцо и фигурку собаки с глазами, взятыми от живой летучей мыши.

В «Чарах, призванных пробудить любовное влечение к оператору (при помощи духов героев, гладиаторов или иных людей, погибших насильственной смертью)» (PGMIV.1390—1495) предписывалось взять хлеб, от которого уже съели какую-то часть, разделить его на семь малых частей, принести на место, где совершилось убийство, и бросить на землю, читая заклинание. Затем следовало забрать этот хлеб вместе с землей с места убийства и бросить их в доме желанной женщины. В заклинании призывались на помощь хтонические силы: Геката, Гермес и Кора, римский Плутон, египетский Анубис и духи безвременно умерших, которые будут мучить названную женщину до тех пор, пока она не покорится заклинателю. Эта операция повторялась три дня подряд; в случае неудачи следовало прочесть другое заклинание над навозом черной коровы, уложенным на пепел от сожженного льняного полотна, и снова бросить в доме женщины землю с места убийства.

«Любовные чары, пробуждающие влечение к оператору» (PGMIV.2708—2784) основаны на воскурении благовоний. Они описываются как обращение к Селене, хотя из текста явствует, что в центре операции стоит Геката. В 13-й или 14-й день месяца (т.е. в полнолуние) следовало возжечь на крыше высокого дома (т.е. поближе к небу) в глиняном кадиле эфиопский кумин и жир пятнистой девственной козы.

Для другого любовного заклинания требовалось бронзовое стило — инструмент, часто употреблявшийся для гравировки на керамике и свинце и изготовленный из священного металла Гекаты. В этом заклинании использовались не только voces magicae, но и еврейские и гностические божественные имена. Упомянутое в конце текста имя «Синкутуэль» — вероятно, ангельское имя, насколько можно судить по суффиксу «-эль». Обратим внимание, что здесь призывается трехликая Геката, держащая двух змей в правой руке (PGMXXXVI.187—201).

«Любовные чары для пробуждения влечения наяву» (PGMIV.2943—2966) у современного читателя могут вызвать отвращение, но в древности отнюдь не воспринимались как нечто из ряда вон выходящее. Для этой операции следовало извлечь глаза живой летучей мыши и вставить их в фигурку собаки, изготовленную из сырого текста или нетопленого воска. К фигурке прикрепляли полоску папируса с текстом заклинания, скрепленную кольцом с изображением крокодильих голов (символизировавших египетского бога-крокодила Себека). Все это помещали в новый сосуд для питья и оставляли на перекрестке. В тексте этого заклинания Геката отождествляется с Корой (Персефоной).

Но самое замечательное описание связывающих любовных чар, применявшихся в Древней Греции, мы находим в «Идиллиях» греческого поэта Феокрита (ок. 270 до н.э.). Брошенная женщина, оказавшаяся опытной колдуньей, творит волшебство против предавшего ее глупца, перечисляя при этом множество магических приемов, бытовавших в ее время. Заметим, что Геката в этом тексте соседствует с Селеной: следовательно, ассоциация между двумя этими божествами установилась уже в III веке до н.э. Опуская строки, в которых описываются чувства отвергнутой женщины, мы приведем лишь описание магических практик:

(1) Где же это лавр у меня? Фестилида! А где ж мои зелья?
Кубок теперь обмотай поплотнее ты шерстью пурпурной.
Так связать я б хотела жестокого милого друга. <…>
(10) Нынче ж заклятьем свяжу я и жертвами; ты же, Селена
Ярче сияй! И к тебе обращаюсь я, дух молчаливый,
К мрачной Гекате глубин, лишь заслышавши поступь которой,
В черной крови меж могил, трепеща завывают собаки,
Страшной Гекате привет! До конца будь мне верной подмогой,
Зелья мне дай ядовитей отравленных Кирки напитков,
Зелий Медеи страшней, Перимеды отрав златовласой.
Вновь привлеки, вертишейка, под кров мой ты милого друга!

Раньше всего пусть ячмень загорится! Да сыпь же скорее!
Что ж, Фестилида? <…>
(20) <…>
Сыпь же скорее и молви: «Я Дельфиса косточки сыплю».
Вновь привлеки, вертишейка, под кров мой ты милого друга.

Дельфис меня оскорбил — и за Дельфиса лавр я сжигаю.
Так же, как ветка в огне, разгораяся с треском вначале,
Вспыхнет внезапно потом, не оставив ни пепла, ни дыма,
Так же пусть в пламени в прах рассыпается Дельфиса тело.
Вновь привлеки, вертишейка, под кров мой ты милого друга!

Следом пшеничные отруби брошу в огонь. Артемида,
Ты даже сталь под землею, в Аиде приводишь в движенье,
(30) Всё пробуждая <…>
Воют за городом псы: на охоту выходит богиня.
Эй, Фестилида, не мешкай! В гонг ударяй поживее!
Вновь привлеки, вертишейка, под кров мой ты милого друга!

Так же, как воск этот тает в огне по веленью Гекаты,
Тотчас растает от жара любовного Дельфис из Минда
И закружится под дверью моей по веленью Киприды,
Так же как бубен в руках моих кружится неутомимо.
Вновь привлеки, вертишейка, под кров мой ты милого друга!

Трижды свершаю тебе возлиянье, богиня, и трижды
Я повторяю: «Коль ныне с женою другою иль с мужем
Делит он ложе, пускай позабудет их, как Ариадну
Пышноволосую бросил Тесей на острове Дия!»
Вновь привлеки, вертишейка, под кров мой ты милого друга!

Как жеребцы и кобылы, вкусив ядовитый копытень,
Мчатся, беснуясь, в холмы, так и Дельфис мой резво
К двери примчится моей, обезумев от масла палестры.
Вновь привлеки, вертишейка, под кров мой ты милого друга!

Этот лоскут от плаща его рву я на мелкие клочья,
В жадное пламя ввергая <…>
Вновь привлеки, вертишейка, под кров мой ты милого друга!

(58) Я разотру саламандру, и завтра же выпьет он зелье.
Травы теперь, Фестилида, возьми. К его двери порогу
Сверху прижавши, дави, но смотри — пока ночь не минула.
Плюнувши после, ты молви: «Давлю я здесь Дельфиса кости».
Вновь привлеки, вертишейка, под кров мой ты милого друга!

<…>
(159) Нынче связать волшебством попытаюсь, но, Мойрой клянусь я,
Будут опять оскорбления — стучать ему в двери Аида!
В этом вот ларчике здесь сохраняются страшные зелья.
Мне ассириец, пришелец, поведал, что делают с ними.
Ныне прощай же, царица, коней поверни к Океану!
Я же — опять понесу, как несла мое горе доныне.
Светлой Селене привет! И привет вам, о светлые звезды.
Вслед за небес колесницей плывите вы, спутники ночи[3].

Через двести с лишним лет Вергилий использовал описанное Феокритом заклятие в своей восьмой эклоге:

Воду сперва принеси, алтарь опоясай тесемкой,
Сочных вербен возожги, воскури благовоннейший ладан!
Справлю обряд колдовской, помутить попытаюсь волшбою
Здравый любовника ум: все есть, не хватает заклятий.
Дафниса вы приведите домой, приведите, заклятья!

С неба на землю луну низвести заклятия могут;
Ими Цирцея в свиней обратила друзей Одиссея,
Змей холодных волшба разрывает надвое в поле;
Дафниса вы приведите домой, приведите, заклятья!

Изображенье твое обвожу я, во-первых, тройною
Нитью трех разных цветов; потом, обведя, троекратно
Вкруг алтаря обношу: угодно нечетное богу.
Дафниса вы приведите домой, приведите, заклятья!
Свяжешь трижды узлом три цвета, Амариллида;
Свяжешь и тут же скажи: плету я тенета Венеры.
Дафниса вы приведите домой, приведите, заклятья!

Глина ссыхается, воск размягчается, тем же согреты
Жаром — от страсти моей да будет с Дафнисом то же.
Малость посыпав муки, затепли лавры сухие.
Дафнис сжигает меня, я Дафниса в лавре сжигаю.
Дафниса вы приведите домой, приведите, заклятья!

Дафнисом пусть любовная страсть овладеет, какая
Телку томит, — и она по лесам и чащобам дремучим
Ищет быка, у реки под зеленой ложится ольхою,
В муках своих позабыв от сгустившейся ночи укрыться.
Дафнис такой пусть любовью горит, — врачевать я не стану.
Дафниса вы приведите домой, приведите, заклятья!

Эти одежды свои мне оставил когда-то изменник
Верным залогом любви, — тебе их, Земля, возвращаю
Здесь, на пороге моем. За Дафниса будут залогом:
Дафниса вы приведите домой, приведите, заклятья!

Трав вот этих набор и на Понте найденные яды
Мерис мне передал сам — их много родится на Понте.
Видела я, и не раз, как в волка от них превращался
Мерис и в лес уходил; нередко души умерших
Он из могил вызывал и сводил урожаи к соседу.
Дафниса вы приведите домой, приведите, заклятья!

Амариллида, за дверь ты вынеси пепел, к потоку,
Там через голову брось, но назад не смотри. Присушу я
Дафниса так, — хоть ему ни заклятья, ни боги не страшны!
Дафниса вы приведите домой, приведите, заклятья!

На алтаре — посмотри! — взметнувшимся пламенем пепел
Вспыхнул сам по себе, пока медлю. Ко благу да будет!
Что это? И не пойму... Залаял Гилак у порога...
Верить ли? Иль создает себе сам сновиденья, кто любит?
Полно! Заклятьям конец! Домой возвращается Дафнис[4].

Сохранив общую последовательность магических действий и стиль описания, Вергилий изъял обращения к Гекате и дал объекту операции другое имя (Дафнис вместо Дельфиса). Кроме того, желая подчеркнуть зловещий характер магии, он упомянул вместо копытня некую волшебную траву, превращающую людей в волков.

[1] Herodotus. Life of Homer. Trans. Faraone. — Примеч. автора.

[2] Faraone, Ancient Greek Love Magic, 1999. — Примеч. автора.

[3] Феокрит, «Идиллии», II; строки 1—27, 58—62, 159—166 — в рус. пер. М.Е. Грабарь-Пассек. 

[4] Вергилий, «Буколики», эклога VIII, рус. пер. С. Шервинского.